НА ГЛАВНУЮ ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ КРАЯ

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

 

Олег Васильевич Волков

 

 

 

 

Удивительный Николай Львов

О.В.Волков

...для   русского человека
русские только годятся правила,
и совсем не сотворен он существом подражательным
– везде исполин и везде подлинник.
Николай Львов.
Из предисловия к переводу
 «Архитектуры» Палладио

...И станет собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рожать.
М.В.Ломоносов. Ода

Еще был жив автор этих строк, когда один из таких отечественных талантов начал свой путь, провешенный свершениями, как бы призванными подтвердить пророческие слова нашего Невтона и Пиндара. То, что этот человек сделал, мы вправе считать немеркнущим свидетельством одаренности и поразительного трудолюбия русского народа.
Когда думаешь о Николае Александровиче Львове, не знаешь, чему больше дивиться - многогранности его талантов, усердию и настойчивости, с какими он добивался примечательны результатов в любой привлекавшей его области, или способности во все и всюду вкладывать свое, самим созданное или изобретенное…
Николай   Львов,   поэт   и   переводчик,   был   душой кружка Г.Р. Державина. В него входили Капнист и Хемницер, Муравьев и Бакунин, виднейшие литераторы того времени. Они единодушно но признавали Львова гением вкуса, утверждавшим произведения их своей печатью.
Но поэт и переводчик Львов, определявший вместе со своими друзьями целое литературное направление эпохи, всего одна, пусть яркая и значительная, грань этого разностороннего и деятельного  человека.  Имя  его  неотделимо  от  блистательного периода русской архитектуры. Мы и поныне любуемся львовскими зданиями и изучаем его вклад в классическое наследие.
Улавливая в ряде сочинений Бетховена русские мелодии, мы знаем, что они почерпнуты из собрания песен, записанных Николаем Львовым. На его текст и совместно с ним писал музыку крупнейший отечественный композитор XVIII столетия, солдатский сын Евстигней Фомин.
Итак - архитектор, музыкант, стихотворец и переводчик. И потом - художник и гравер, инженер, геолог, механик, историк, дипломат, способный проникнуть в сущность предмета «разумом пылким, изобретательным, любопытным и впечатлениям отверстым и скорообъемлющим», как писали о нем друзья.  Вот таким служителем всех девяти муз предстает перед нами Николай Александрович Львов, выдающийся просветитель, внесший неоценимый вклад в русскую культуру последней четверти XVIII
века.
«Во глубине России», в восемнадцати верстах от старинного Торжка стоит середь покрытых полями и рощами невысоких, пологих всхолмленностей сельцо Никольское-Черенчицы, родовая вотчина Львовых. Дома деревни выстроились вдоль опушки просторного парка с уцелевшими дуплистыми березами, еще могучими вековыми дубами и поредевшими строями лип вдоль бесследно заросших аллей... Чудесный уголок! Остатки давно захиревшей усадьбы смотрятся в обрамлении  пышных кустов одичавшей сирени и акации, не ведающих ухода садовника; единичные ели и лиственницы величаво высятся над двухэтажным крылом барского дома классического стиля, квадратной башней амбара, четырехскатной пирамидкой погреба, кузницей, сложенной из дикого камня в виде сводчатой пещеры, вырытой в подножии холма.
Лучше других  построек сохранился  вознесенный  над  пересохшим прудом храм-ротонда с римско-дорической колоннадой и плоским  куполом  -  усыпальница  прежних   хозяев  усадьбы. Только этой постройки, являющей один из самых поэтических и совершенных образцов раннего классицизма, было бы достаточно, чтобы поставить ее автора в ряд самых выдающихся отечественных архитекторов.
Усадьба Никольское-Черенчицы обстраивалась двести лет назад, и судить о прежнем ее облике трудно - слишком  много унесло и изменило время. Однако и то, что уцелело, наряду с дошедшими до нас рисунками неизвестного художника, красноречиво свидетельствует вкус и талант создателя усадьбы. Николай Львов, много занимавшийся вопросами теории архитектуры, писал о необходимости соединять «сельские красоты... с городским великолепием, смягчать живыми их приятностями и круглою чертой холодный прямоугольник архитектуры». В этих словах – отражение пасторально-сентиментального течения русского классицизма.  Последнему мы обязаны великолепнейшими образцами отечественного садово-паркового искусства прежних царских резиденций под Петербургом, вельможных поместий Подмосковья и так далее - со всевозможными павильонами, беседками, перистилями.  Остатки Никольской усадьбы являют элементы классического стиля, заботу строителя о том, чтобы были открыты дали, вода переливалась  каскадами  в  расположенных уступами прудах, о широком использовании декоративных посадок.
И мимолетное посещение старого львовского парка, сохранившего обаяние первоначального очерка, приоткрывает облик его вдохновенного создателя, позволяет приобщиться к истокам его творчества. Здесь  Николай  Львов  вырос,  сюда  постоянно приезжал впоследствии, о развитии и украшении этих мест он заботился всю жизнь. Гармония и красота среднерусского окоема, покоряющая прелесть деревни, впитанные с детства, запомнились на  всю жизнь и наложили свой отпечаток на деятельность этого глубоко национальною таланта.
Николай Александрович Львов родился в 1751 году в небогатой мелкопоместной семье, был, как большинство дворянских свей того времени, записан в гвардию и еще мальчиком отправлен в Петербург в Измайловский полк. Мальчиком, едва обученным русской грамоте и знавшим несколько слов по-французски.  Его отдали в полковую школу,  по тому времени довольно хорошую. Но более ее программ помог  образованию Львова кружок сверстников-подростков, пристрастившихся к чтению и жадных до знаний. Юноши издавали свой рукописный журнал, в котором помещали собственные прозаические и  поэтические опыты.
Из полка Львов попадает в горное управление и совершает два длительных заграничных путешествия: первое – в свите известного государственного деятеля екатерининского времени  Фёдора Соймонова, второе - с будущим своим покровителем и другом Светлейшим  Князем А.А. Безбородко,  возглавлявшим в ту пору почтовое ведомство и взявшим Львова к себе на Петербургский почтамт.
Из писем и дневника Хемницера, друга всей жизни Львова, также сопровождавшего Соймонова за границу, да и из других источников известно, что Львов всем интересовался, все осматривал, записывал и зарисовывал. Музеи, театры, промышленные предприятия,  технические  устройства,   архитектурные сооружения, парки, библиотеки - все составляло предмет его пристального внимания и изучения. Львов побывал во Франции, Англии, Италии, Испании,  Германии  и вывез  из  путешествий свои энциклопедические   знания,   осведомленность, позволяющие ему основывать собственные взгляды на науки и искусства, оставаясь при этом совершенно самостоятельным в своем творчестве, чуждом  подражательности.  И  в дальнейшем,  стремясь насадить в России "вкус Палладиев", он ратовал за его чистоту соразмерность частей и правильный выбор украшений, обеспечивающие красоту "важной архитектуры". Палладианство Львова сказалось лишь в его приверженности к античным архитектурным формам: он вкладывал в них свое русское содержание, отвечавшее требованиям века.
Первая крупная работа Львова-архитектора - собор в Могилеве - относится к 1780 году. Он принес ему признание и известность. Екатерина отвергла представленные видными архитекторами  того  времени   проекты  собора,   который  она задумала строить в Могилеве в память свидания с австрийским императором Иосифом II, и одобрила львовский. Безбородко, тогда - секретарь императрицы, показывая ей рисунки и планы Львова, скрыл от нее отсутствие у автора «систематического образования», вознаграждаемое, по его словам, «отличным вкусом и воображением».  Екатерине  понравилось  внутреннее  распределение сделанное Львовым  по образцу древних пестумских храмов, с невидимыми источниками освещения. Снаружи собор греческой архитектуры, с четырьмя дорическими портикам.

В том же году был принят проект Невских ворот Петропавловской крепости, сделанный Львовым. Их простая композиция и строгий декор как нельзя лучше отвечают суровому характеру крепостных бастионов.

Вскорости после этого Безбородко поручил Львову постройку нового столичного почтамта. Архитектура его соответствует деловому назначению здания, а общий вид удачно вписывается в петербургский пейзаж. Эта работа окончательно утвердила репутацию Львова, и в последующие годы он много строит и проектирует, выполняя частные заказы в Петербурге, Москве и провинции. Пожалуй, всего более архитектурная деятельность Львова развернулась в его родных местах - в самом Торжке и в его окрестностях. По его проекту был в 1785 году сооружен собор в древнем Борисоглебском монастыре, несколько позднее – создана усадьба Знаменское генерал-аншефа Глебова, переименованная после этого владельцем в Раек. Она и в самом обратилась в обиталище для небожителей – «элиты», непостижимо вознесенной над окружающей трудной и  скудной подневольной жизнью!

В своем Никольском, с восемьюстами десятин земли и полуторастами  душ, Львову  приходилось поневоле ограничиваться камерными масштабами, воплощать свои замыслы на скромной площадке, да и то обустраивание усадьбы ложилось тяжелым бременем на его крепостных. Мне, родившемуся и проведшему юность неподалеку от Никольского, памятна местная поговорка, слышанная от старых крестьян: «Кто у Львова не живал, тот и горя не видал». Выдолбленные в цельном граните  корыта для водопоя,   сложенные из валунов декоративные постройки и мосты... Все тяготы львовских строительных затей обрушились на и без того нелегко живущих закрепощенных мужиков.

У Глебова было - благодаря щедротам тороватой на имущество казны императрицы - шестнадцать тысяч душ, что позволяло ему вельможно обстраивать и украшать свой Раек. Все в этой усадьбе выглядело парадным, пышным, как бы предназначенным для вечных приемов и праздников. Дворец в Райке напоминает дворец в Ляличах, построенный Кваренги для последнего фаворита Екатерины II Завадовского. Разумеется, Ляличи много грандиознее по размаху построек и богаче, особенно внутреннее убранство дворца и павильонов. Но и в Райке Львов создал поразительный по вкусу и великолепию ансамбль, в котором версальская  пышность парка с павильонами  гармонирует с залами и лестницами,  нарядно декорированными  фресками и лепниной. Стенные росписи Райка, выполненные русскими мастерами, не раз упоминались и воспроизводились в трудах об отечественной стенной живописи.
Трудно перечислить все выдающиеся архитектурные работы Львова, одинаково талантливо создававшего камерные ансамбли и зодческие миниатюры, как Приорат в Гатчине, торжественные церковные сооружения и живописные усадьбы с искусно разбитыми цветниками и парками, с запоминающимися сооружениями вроде циклопического трехарочного моста в усадьбе Василево под Торжком.
Приходится  пожалеть,  что  не  был  осуществлен  львовский проект московской усадьбы канцлера А.А. Безбородко в районе нынешних улиц Обуха, Чкалова и Грузинского переулка: за смертью князя дом на Яузе не был построен, не успели приступить и к разбивке сада. Однако сохранились рисунки, планы и объяснительная к ним записка Львова, говорящие о его искусстве паркового строителя. По мысли архитектора, тут сопоставлялись «сад пышности и сад утехи», то есть один регулярный, распланированный по  заветам  Ленотра, и второй - английский, причем Львов, по свойственной тяге к новизне, выделил участок под природный парк. Оставив вокруг дома прямые аллеи и стенки стриженных «под Версаль» кустов, всю приречную часть усадьбы Львов отвел под вольно разбросанные купы деревьев, рощицы, а в одном месте даже обозначил «густой лес», миновав который гуляющий увидел бы «Навмахию и лики» - роскошные пруды, обрамленные скульптурами и балюстрадами. Они предназначались для регат: сад Безбородко должен был стать публичным. И, разумеется, Львов позаботился о приспособлениях для подъема воды, спроектировал подземный летний зал, из которого надежно изгонялась сырость и так далее.
Эти заметки о Львове-архитекторе следует заключить упоминанием его перевода   «Архитектуры» Палладия, которому он предпослан свою статью, ярко формулирующую понимание классического наследия передовыми зодчими эпохи. Указав, что им была приобретена в Венеции «подлинная Карампеллова едиция 1616 года», Львов рассказывает, что потратил около восьми лет для приведения ее в порядок, «начертил все четыре книги палладиевой  архитектуры,  более двухсот  рисунков  составляющие, мерою и подобием совершенно против оригинала ничего не прибавил, и издаю Палладия в той подлинности, каковую заслуживает его совершенство».

Поражаясь труду и времени, которые Львов при его  неправдоподобной занятости, разносторонней деятельности и служебных обязанностях - отдал переводу и изданию трактата Палладия, понимаешь, какое огромное значение он придавал ознакомлению русских архитекторов с заветами и канонами венецианского зодчего.
«Я желал, - пишет Львов, - чтобы в моем издании Палладио походил на самого себя, а не на француза, который чистой вкус его отяготил кудрявыми украшениями, или на англичанина который важные его красоты поставил на спичках, оба стараясь угодить господствующему вкусу отечества своего.
В моем отечестве да будет вкус Палладиев, французские кудри и английская тонкость и без нас довольно имеют подражателей.
Если бы у той или другой нации и занять что ни есть в строительном художестве нужно было: то уж конечно не красоты, не пропорцию, не вкус важной архитектуры.
Но пусть аглинские каменщики, - добавляет Львов, - научат наших каменщиков прочно, прямо и чисто строить, а французские архитекторы располагать внутренность домов».
В этих высказываниях - широта взглядов русского просвещенного человека. Умея отдать дань национальному гению других народов, он тонко различает те достоинства его и преимущества, какие дадут ценные плоды, будучи  перенесенными на родную почву, и отклоняет неразборчивое подражательство. Собственные работы Львова как раз подтверждают, что он не только горячо пропагандировал свои взгляды на архитектуру, но умел воплощать их, проявляя при этом недюжинное мастерство, уверенную руку, ясно выраженное чувство современности и понимание национальных путей развития зодчества. Объем и значение архитектурного наследия Николая Львова трудно уложить с представлением о том, что оно принадлежит человеку,  приобщившемуся к архитектуре «самоучкой»!
Как могло такое случиться? Перед нами как раз исключительный случай, когда  редкие природные способности, поразительное трудолюбие и восприимчивость с лихвой  восполнили отсутствие специального образования. Многогранность Львова и достигнутый областях, где только он приложил руку, высокий профессиональный уровень работ напоминают о могучих знаниями и духом пытливых и любознательных деятелях эпохи Возрождения.
Писатель М.Н. Муравьев, отец декабриста, писал о Львове: «Отменные дарования, любовь к художествам, чистота вкуса, глубокие сведения в науках и хозяйственном употреблении оных поставляют его в число благородных особ российских наиболее отличившихся просвещением».
Отдельного очерка заслуживает и поэт Львов, автор оригинальных произведений и переводов. По свидетельству Державина, все члены его кружка отдавали Львову на суд свои сочинении и приговоры его почитали для себя окончательными. Сам «отец русских поэтов», как назван Державина Белинский, опубликовал «Фелицу» и другие оды с поправками Львова. Был он, кроме того, приверженцем «русского природного стихотворства», и Державин считал неподражаемыми стихи Львова, написанные в «простонародном духе» – былинно-песенном, сказани бы мы теперь.

До нас дошел рассказ о том, как после спора о приспособленности русского языка к тоническому стихосложению и значении народной поэзии Львов,  отвергавший мнение классиков Сумароковской школы, всегда горячо доказывавший возможность для поэтов и художников черпать из сокровищницы русских народных произведений и требовавший их изучения, едва ли пари написал всего лишь за один день обширное вступление белыми стихами к «Добрыне», богатырской песне, всех поразившее
Мастерством, с которым Львов воспользовался былинным слогом, чтобы создать  вполне  оригинальное произведение. Издатель в своем предварении к «Добрыне» вполне справедливо, хотя и несколько выспренне, писал, что «во всей пиэсе говорит сердце, и сердце русское,   языком   национальным,   воображением   праотеческим, чувствованием патриотическим».
Приведем две строфы из «Песни норвежского витязя Гаральда Храброго», переведенной Львовым с французского – они  показывают, сколь талантливо использованы им песенные и былинные размеры:

Корабли мои объехали Сицилию,
И тогда-то были славны, были громки мы.
Нагруженный мой черный корабль дружиною
Быстро плавал по синю морю, как я хотел.
Так, любя войну, я плавать помышлял всегда,
А меня ни во что ставит девка русская...
*    *    *
Я во младости с дронтгеймцами в сраженье был.
Превосходнее числом их было воинство.
О! Куда как был ужасен наш кровавый бой!
Тут рукою моей сильной, молодецкою
Положен на ратном поле молодой их царь,
А меня ни во что ставит девка русская...

Эту песню Гаральда Храброго переводили Батюшков и другие русские поэты.
Сопоставление переводов свидетельствует безошибочное чутье Львова, умевшего создать не подделку а ля рюс, а подлинное художественное произведение на родном языке.
Можно напомнить, что обращение Львова к народному творчеству приходится на время, когда  и люди таких передовых взглядов, как Фонвизин, Богданович или Новиков, не только отрицали какое-либо его значение для литературы, но и осмеивали все, что
не отвечало прочно укоренившимся канонам стихосложения, выработанным 'Сумароковым по заветам Буало!
Точно так же в век, когда не было исторической науки и исто­рия сводилась к перечислению деяний и подвигов венценосцев, героев и святых, Львов, издавая два тома своей "Подробной летописи от Рюрика до Полтавской битвы",  высказывал мысли,  и сегодня удивляющие своей справедливостью и научной обоснованностью: «История, на здравом смысле основанная, гнушающаяся мечтательными происшествиями и отметающая ложь, умеет однако собирать и в поле невежества, гордости и суеверия плоды философии, есть ли писатель на единую истину обращает свое внимание, есть ли цель оного не только в том, чтобы обогатить ученостью ум или книгами библиотеку; но чтобы просветить человека в предлежащем пути примерами времен прошедших.
Он в целом народе должен видеть одно исполинское лицо, ко­торого он портрет пишет. Течение веков составляет его холстину, краски его деяния лиц, философия - свет, а невежество - тень, красоту  великих дел умножающая; когда о том только он будет стараться, чтобы портрет был сходен с человеком историческим и философическим, когда краски его справедливы, когда свет и тень оных основаны на законах истины, беспристрастия и критики, когда картина не искажена мелкими подробностями... Портрет народа будет поразителен, - заканчивает Львов, - история совершенна и впечатление оной свободно в памяти читателя начертается».
Рассказывая о своей работе над "Летописью", Львов писал, что «оставляя в целости подлинника нелепости, суеверием невежественных| времен без разбора с правдою перемешанные потому, что для писателя Историй не одни только несомненные происшествия  важны, но и голые волки, поедающие Москву, и кровавое озеро в Торопце означают степень просвещения народного и дополняют картину века, которая одними деяниями была бы несовершенна, когда бы причины оных сокрыты были».
В библиотеке Пушкина имелась львовская летопись с пометками и пятью закладками поэта. Он ссылался на нее в письме к Рылееву по поводу щита Олега на вратах Царьграда.
Львову, как уже упоминалось, принадлежит один из самых ранних и полных сборников русских песен. Издавая его, он и тут высказал оригинальные мысли, предваряющие то, что станет общепризнанным в отношении народной музыки спустя много лет него. Вот несколько строк из предисловия Львова к его сборнику под редакцией Прача:
«...Не знаю я, какое народное пение могло бы составить столь обильное разнообразное собрание Мелодических содержаний, как Российское.  Между  многих тысяч  песен  нет двух между собой очень похожих, хотя для простого слуха многие из них на один голос кажутся. Можно себе вообразить, какой богатый источник представляет собрание сие для талантов музыкальных... какое обширное ристалище не только для Гайденов, Плейелев и прочих но и для самих сочинителей опер.
Может быть не бесполезно будет сие собрание и для самой философии... оно каким-нибудь новым лучом просветит музыкальный мир?"
Львов оставил после себя большое количество иллюстраций, рисунков, акварелей и гравюр. Он резал сам, причем и в области  гравирования им был сделан самостоятельный шаг: Львом и экспериментировал с новым тогда способом, так называемым лависом. Сохранился автопортрет, гравированный этим методом.
В кружке Державина Львов был незаменимым членом его интересы, как мы уже убедились, участием в нем далеко не исчерпывались. Он всю жизнь группировал вокруг себя людей искусства. Им было много сделано дня выдвижения Боровиковского, которого он вывез из Гомеля в Петербург, поселил у себя и ввел в столичный круг художников. Упомяну, что большинство иконостасов и панно на холсте в построенных Львовым церквах принадлежат кисти Боровиковского. Львов первым обратил  внимание на дарование архитектора Егорова и помог ему. Опера «Ямщики на подставе" Евстигнея Фомина написана совместно со Львовым и по его либретто.
О другой обширной стороне деятельности Львова можно почерпнуть сведения из материалов по истории развития русской техники и инженерного искусства. Только за последние десятилетия был опубликован ряд исследований об открытиях и изобретениях Львова в области сельского строительства, пиростатики, бумажного производства, геологических изысканий и т.п.
Львову принадлежит открытие месторождений угля в Новгородской губернии и под Москвой. Он первым наладил разработку его под Боровичами и доставил в Петербург, чтобы доказать возможность обходиться без дорогого кардиффского угля. Он же предложил способ добывать из угля серу, в которой остро нуждалось военное ведомство. Львов составил и издал книгу «Русская пиростатика» - с описанием изобретенных им систем печного отопления. Строитель Львов разработал метод постройки землебитных зданий и возглавил созданное им училище «земляного битного строения», которое должно было, по его замыслу, «доставить сельским жителям здоровья безопасные, прочные и дешевые жилища и повести к соблюдению леса в государстве».
Руководство по возведению таких домов было изложено в форме беседы с крестьянином и сохранилось в рукописи. Дошло до нашего времени и построенное Львовым землебитное здание - Приоратский замок в Гатчинском дворцовом парке, простоявший без малого два века. Приорат с честью выдержал суровое испытание в войну: возле него в парке и на пруду рвались снаряды, сотрясавшие здание до основания. Они, однако, не только не сокрушили его стены, но и трещины не произвели!
Можно было бы рассказывать о Львове - сельском хозяине, вводящем прогрессивные методы хлебопашества, использующем зарубежный опыт, авторе статей по лесоводству. Он консультировал составителя первого русского ботанического свода Осипова. У Николая Александровича Львова была редкая способность вносить во всякое дело живую струю, подмечать новую грань. Как известно, в Торжке спокон веку было развито золотошвейное ремесло. Львов и здесь не прошел мимо, создал ряд рисунков для вышивания... Он иллюстрировал «Метаморфозы» Овидия... Всего не перечтешь!
Вот что писал о нем «Сын отечества» в некрологе, опубликованном 1822 году, спустя девятнадцать лет после смерти Львова:  он умер в 180З году, в растаете творческих сил, однако подточенных неистовым трудом. Скончался он в дороге - возвращаясь с Кавказа, куда был послан по распоряжению Александра I для обследования целебных источников. Его прах был перевезен в Никольское и погребен в усыпальнице, где впоследствии была похоронена и его жена Мария Александровна, свояченица Державина. Вот эти строки:
«...Мастер клавикордный просит его мнения на новую механику своего инструмента.  Балетмейстер говорит с ним о живописном расположении своих групп. Там г. Львов устраивает картинную галерею. Тут, на чугунном заводе, занимается он огненной машиной. Во многих местах возвышаются здания по его проектам (до нашего времени дошло принадлежащее Львову здание почтамта в Петербурге, им построены церкви в Мурине, в Арпачеве; особняки для частных лиц в прежней столице). Академия ставит его в почетные свои члены. Вольное Экономическое общество приглашает его к себе. Там пишет он «Путешествие на Дудорову  гору».   Тут составляет министерскую ноту; а здесь опять устраивает великолепный царский праздник или придумывает и рисует орден св. Владимира...»
Как ни длинен перечень, однако он далеко не исчерпывает тему. И не перечислишь всего, к чему приложил руку, чему посвятил жизнь этот многогранный человек, одаренный чисто русским умом, широтой и талантами. Николай Львов на всех поприщах отдавал все силы и способности служению России: именно благодаря людям такой устремленности и силы убеждения развивались отечественные искусства, промыслы, науки, преодолевалось обусловленное историческими причинами отставание от других стран, заслоненных некогда Русью от разорительных нашествий степных орд.
И выглядит вполне закономерным усилившийся в последние годы интерес к наследию Николая Львова: издали справедливее оценивается  значительность  сделанного  им  вклада  в отечественную культуру и расширяется с годами основа, по которой мы можем о нем судить. Новые архивные находки - как и работы и искусствоведов и других специалистов - должны помочь восстановить авторство Львова в ряде памятников архитектуры. В том же Петербурге обнаружить неизвестные плоды его неугомонного гения!
Август 1980 - январь 1987
Волков О.В. Два стольных града. – М., 1994. – С. 404-418.