НА ГЛАВНУЮ ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ КРАЯ

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

 

А.Т.Твардовский

 

 

 

Александр Трифонович Твардовский
(1910-1971)

Я убит подо Ржевом

Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки,-
Точно в пропасть с обрыва -
И ни дна ни покрышки.
И во всем этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
Я - где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я - где с облачком пыли
Ходит рожь на холме;
Я - где крик петушиный
На заре по росе;
Я - где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;
Где травинку к травинке
Речка травы прядет, -
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.
Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю,
Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?..
Этот месяц был страшен,
Было все на кону.
Неужели до осени
Был за ним уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался он?
Нет, неправда. Задачи
Той не выиграл враг!
Нет же, нет! А иначе
Даже мертвому - как?
И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она - спасена.
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас,
На земле на поверке
Выкликают не нас.
Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам - все это, живые.
Нам - отрада одна:
Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос, -
Вы должны его знать.
Вы должны были, братья,
Устоять, как стена,
Ибо мертвых проклятье -
Эта кара страшна.
Это грозное право
Нам навеки дано, -
И за нами оно -
Это горькое право.
Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.
Всем, что, может, давно
Вам привычно и ясно,
Но да будет оно
С нашей верой согласно.
Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли,
И в тылу у Москвы
За нее умирали.
И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.
Нам достаточно знать,
Что была, несомненно,
Та последняя пядь
На дороге военной.
Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить.
Та черта глубины,
За которой вставало
Из-за вашей спины
Пламя кузниц Урала.
И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы,
И Смоленск уже взят?
И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже!
Может быть... Да исполнится
Слово клятвы святой! -
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.
Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!
Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг, -
О, товарищи верные,
Лишь тогда б на воине
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне.
В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.
Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.
Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос ваш мыслимый.
Братья, в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, -
Были мы наравне.
И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,
Чтоб за дело святое,
За Советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.
Я убит подо Ржевом,
Тот еще под Москвой.
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?
В городах миллионных,
В селах, дома в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?
Ах, своя ли. Чужая,
Вся в цветах иль в снегу...
Я вам жизнь завещаю, -
Что я больше могу?
Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.
Горевать - горделиво,
Не клонясь головой,
Ликовать - не хвастливо
В час победы самой.
И беречь ее свято,
Братья, счастье свое -
В память воина-брата,
Что погиб за нее

Бой в болоте
(глава из поэмы «Василий Теркин»)

Бой безвестный, о котором
Речь сегодня поведём,
Был, прошёл, забылся скоро...
Да и вспомнят ли о нём?

Бой в лесу, в кустах, в болоте,
Где война стелила путь,
Где вода была пехоте
По колено, грязь - по грудь;

Где брели бойцы понуро,
И, скользнув с бревна в ночи,
Артиллерия тонула,
Увязали тягачи.

Этот бой в болоте диком
На втором году войны
Не за город шёл великий,
Что один у всей страны;

Не за гордую твердыню,
Что у матушки-реки,
А за некий, скажем ныне,
Населённый пункт Борки.

Он стоял за тем болотом
У конца лесной тропы,
В нём осталось ровным счётом
Обгорелых три трубы.

Там с открытых и закрытых
Огневых - кому забыть! -
Было бито, бито, бито,
И, казалось, что там бить?

Там в щебёнку каждый камень,
В щепки каждое бревно.
Называлось там Борками
Место чёрное одно.

А в окружку - мох, болото,
Край от мира в стороне.
И подумать вдруг, что кто-то
Здесь родился, жил, работал,
Кто сегодня на войне.

Где ты, где ты, мальчик босый,
Деревенский пастушок,
Что по этим дымным росам,
Что по этим кочкам шёл?

Бился ль ты в горах Кавказа,
Или пал за Сталинград,
Мой земляк, ровесник, брат,
Верный долгу к приказу
Русский труженик-солдат.

Или, может, а этих дымах,
Что уже недалеки,
Видишь нынче свой родимый
Угол дедовский, Борки?

И у той черты недальной,
У земли многострадальной,
Что была к тебе добра,
Влился голос твой в печальный
И протяжный стон: «Ура-а...»

Как в бою удачи мало
И дела нехороши,
Виноватого, бывало,
Там попробуй поищи.

Артиллерия толково
Говорит - она права:
- Вся беда, что танки снова
В лес свернули по дрова.

А ещё сложнее счёты,
Чуть танкиста повстречал:
- Подвела опять пехота.
Залегла. Пропал запал.

А пехота не хвастливо,
Без отрыва от земли
Лишь махнёт рукой лениво:
- Точно. Танки подвели.

Так идёт оно по кругу,
И ругают все друг друга,
Лишь в согласье все подряд
Авиацию бранят.

Все хорошие ребята,
Как посмотришь - красота.
И ничуть не виноваты,
И деревня не взята.

И противник по болоту,
По траншейкам торфяным
Садит вновь из миномётов -
Что ты хочешь делай с ним.

Адреса разведал точно,
Шлёт посылки спешной почтой,
И лежишь ты, адресат,
Изнывая, ждёшь за кочкой,
Скоро ль мина влепит в зад.

Перемокшая пехота
В полный смак клянёт болото,
Не мечтает о другом -
Хоть бы смерть, да на сухом.

Кто-нибудь ещё расскажет,
Как лежали там в тоске.
Третьи сутки кукиш кажет
В животе кишка кишке.

Посыпает дождик редкий,
Кашель злой терзает грудь.
Ни клочка родной газетки -
Козью ножку завернуть;

И ни спичек, ни махорки -
Всё раскисло от воды.
- Согласись, Василий Тёркин,
Хуже нет уже беды?

Тот лежит у края лужи,
Усмехнулся:
- Нет, друзья,
О сто раз бывает хуже,
Это точно знаю я.

- Где уж хуже...
- А не спорьте,
Кто не хочет, тот не верь,
Я сказал бы: на курорте
Мы находимся теперь.

И глядит шутник великий
На людей со стороны.
Губы - то ли от черники,
То ль от холода черны.

Говорит:
- В своём болоте
Ты находишься сейчас.
Ты в цепи. Во взводе. В роте.
Ты имеешь связь и часть.

Даже сетовать неловко
При такой, чудак, судьбе.
У тебя в руках винтовка,
Две гранаты при тебе.

У тебя - в тылу ль, на фланге, -
Сам не знаешь, как силён, -
Бронебойки, пушки, танки.
Ты, брат, - это батальон.
Полк. Дивизия. А хочешь -
Фронт. Россия! Наконец,
Я, скажу тебе короче
И понятней: ты - боец.

Ты в строю, прошу усвоить,
А быть может, год назад
Ты бы здесь изведал, воин,
То, что наш изведал брат.

Ноги б с горя не носили!
Где свои, где чьи края?
Где тот фронт и где Россия?
По какой рубеж своя?

И однажды ночью поздно,
От деревни в стороне
Укрывался б ты в колхозной,
Например, сенной копне...

Тут, озноб вдувая в души,
Долгой выгнувшись дугой,
Смертный свист скатился в уши,
Ближе, ниже, суше, глуше -
И разрыв!
          За ним другой...

- Ну, накрыл. Не даст дослушать
Человека.
- Он такой...

И за каждым тем разрывом
На примолкнувших ребят
Рваный лист, кружась лениво,
Ветки сбитые летят.

Тянет всех, зовёт куда-то,
Уходи, беда вот-вот...
Только Тёркин:
- Брось, ребята,
Говорю - не попадёт.

Сам сидит как будто в кресле,
Всех страхует от огня.
- Ну, а если?..
- А уж если...
Получи тогда с меня.

Слушай лучше. Я серьёзно
Рассуждаю о войне.

Вот лежишь ты в той бесхозной,
В поле брошенной копне.

Немец где? До ближней хаты
Полверсты - ни дать ни взять,
И приходят два солдата
В поле сена навязать.

Из копнушки вяжут сено,
Той, где ты нашёл приют,
Уминают под колено
И поют. И что ж поют!

Хлопцы, верьте мне, не верьте,
Только врать не стал бы я,
А поют худые черти,
Сам слыхал: «Москва моя».

Тут состроил Тёркин рожу
И привстал, держась за пень,
И запел весьма похоже,
Как бы немец мог запеть.

До того тянул он криво,
И смотрел при этом он
Так чванливо, так тоскливо,
Так чудно, - печёнки вон!

- Вот и смех тебе. Однако
Услыхал бы ты тогда
Эту песню, - ты б заплакал
От печали и стыда.

И смеёшься ты сегодня,
Потому что, знай, боец:
Этой песни прошлогодней
Нынче немец не певец.

- Не певец-то - это верно,
Это ясно, час не тот...
- А деревню-то, примерно,
Вот берём - не отдаёт.

И с тоскою бесконечной,
Что, быть может, год берёг,
Кто-то так чистосердечно,
Глубоко, как мех кузнечный,
Вдруг вздохнул:
- Ого, сынок!

Подивился Тёркин вздоху,
Посмотрел, - ну, ну! - сказал, -
И такой ребячий хохот
Всех опять в работу взял.

- Ах ты, Тёркин. Ну и малый.
И в кого ты удался,
Только мать, наверно, знала...
- Я от тётки родился.

- Тёркин - тёткин, ёлки-палки,
Сыпь ещё назло врагу.

- Не могу. Таланта жалко.
До бомбёжки берегу.
Получай тогда на выбор,
Что имею про запас.

- И за то тебе спасибо.
- На здоровье. В добрый час.

Заключить теперь нельзя ли,
Что, мол, горе не беда,
Что ребята встали, взяли
Деревушку без труда?

Что с удачей постоянной
Тёркин подвиг совершил:
Русской ложкой деревянной
Восемь фрицев уложил!

Нет, товарищ, скажем прямо:
Был он долог до тоски,
Летний бой за этот самый
Населённый пункт Борки.

Много дней прошло суровых,
Горьких, списанных в расход.

- Но позвольте, - скажут снова, -
Так о чём тут речь идёт?..

Речь идёт о том болоте,
Где война стелила путь,
Где вода была пехоте
По колено, грязь - по грудь;

Где в трясине, в ржавой каше,
Безответно - в счёт, не в счёт -
Шли, ползли, лежали наши
Днём и ночью напролёт;

Где подарком из подарков,
Как труды ни велики,
Не Ростов им был, не Харьков,
Населённый пункт Борки.

И в глуши, в бою безвестном,
В сосняке, в кустах сырых
Смертью праведной и честной
Пали многие из них.

Пусть тот бой не упомянут
В списке славы золотой,
День придёт - ещё повстанут
Люди в памяти живой.

И в одной бессмертной книге
Будут все навек равны -
Кто за город пал великий,
Что один у всей страны;

Кто за гордую твердыню,
Что у Волги у реки,
Кто за тот, забытый ныне,
Населённый пункт Борки.

И Россия - мать родная -
Почесть всем отдаст сполна.
Бой иной, пора иная,
Жизнь одна и смерть одна.

Поединок
(глава из поэмы «Василий Теркин»)

Немец был силен и ловок,
Ладно скроен, крепко сшит,
Он стоял, как на подковах,
Не пугай - не побежит.

Сытый, бритый, бережёный,
Дармовым добром кормлённый,
На войне, в чужой земле
Отоспавшийся в тепле.

Он ударил, не стращая,
Бил, чтоб сбить наверняка.
И была как кость большая
В русской варежке рука...

Не играл со смертью в прятки, -
Взялся - бейся и молчи, -
Тёркин знал, что в этой схватке
Он слабей: не те харчи.

Есть войны закон не новый:
В отступленье - ешь ты вдоволь,
В обороне - так ли сяк,
В наступленье - натощак.

Немец стукнул так, что челюсть
Будто вправо подалась.
И тогда боец, не целясь,
Хряснул немца промеж глаз.

И ещё на снег не сплюнул
Первой крови злую соль,
Немец снова в санки сунул
С той же силой, в ту же боль.

Так сошлись, сцепились близко,
Что уже обоймы, диски,
Автоматы - к чёрту, прочь!
Только б нож и мог помочь.

Бьются двое в клубах пара,
Об ином уже не речь, -
Ладит Тёркин от удара
Хоть бы зубы заберечь.

Но покуда Тёркин санки
Сколько мог
В бою берёг,
Двинул немец, точно штангой,
Да не в санки,
А под вздох.

Охнул Тёркин: плохо дело,
Плохо, думает боец.
Хорошо, что лёгок телом -
Отлетел. А то б - конец...

Устоял - и сам с испугу
Тёркин немцу дал леща,
Так что собственную руку
Чуть не вынес из плеча.

Чёрт с ней! Рад, что не промазал,
Хоть зубам не полон счёт,
Но и немец левым глазом
Наблюденья не ведёт.

Драка - драка, не игрушка!
Хоть огнём горит лицо,
Но и немец красной юшкой
Разукрашен, как яйцо.

Вот он-в полвершке - противник.
Носом к носу. Теснота.
До чего же он противный -
Дух у немца изо рта.

Злобно Тёркин сплюнул кровью,
Ну и запах! Валит с ног.
Ах ты, сволочь, для здоровья,
Не иначе, жрёшь чеснок!

Ты куда спешил - к хозяйке?
Матка, млеко? Матка, яйки?
Оказать решил нам честь?
Подавай! А кто ты есть,

Кто ты есть, что к нашей бабке
Заявился на порог,
Не спросясь, не скинув шапки
И не вытерши сапог?

Со старухой сладить в силе?
Подавай! Нет, кто ты есть,
Что должны тебе в России
Подавать мы пить и есть?

Не калека ли убогий,
Или добрый человек -
Заблудился
По дороге,
Попросился
На ночлег?

Добрым людям люди рады.
Нет, ты сам себе силён,
Ты наводишь
Свой порядок.
Ты приходишь -
Твой закон.

Кто ж ты есть? Мне толку нету,
Чей ты сын и чей отец.
Человек по всем приметам, -
Человек ты? Нет. Подлец!

Двое топчутся по кругу,
Словно пара на кругу,
И глядят в глаза друг другу:
Зверю - зверь и враг - врагу.

Как на древнем поле боя,
Грудь на грудь, что щит на щит, -
Вместо тысяч бьются двое,
Словно схватка всё решит.

А вблизи от деревушки,
Где застал их свет дневной,
Самолёты, танки, пушки
У обоих за спиной.

Но до боя нет им дела,
И ни звука с тех сторон.
В одиночку - грудью, телом
Бьётся Тёркин, держит фронт.

На печальном том задворке,
У покинутых дворов
Держит фронт Василий Тёркин,
В забытьи глотая кровь.

Бьётся насмерть парень бравый,
Так что дым стоит сырой,
Словно вся страна-держава
Видит Тёркина:
- Герой!

Что страна! Хотя бы рота
Видеть издали могла,
Какова его работа
И какие тут дела.

Только Тёркин не в обиде.
Не затем на смерть идёшь,
Чтобы кто-нибудь увидел.
Хорошо б. А нет - ну что ж...

Бьётся насмерть парень бравый -
Так, как бьются на войне.
И уже рукою правой
Он владеет не вполне.

Кость гудит от раны старой,
И ему, чтоб крепче бить,
Чтобы слева класть удары,
Хорошо б левшою быть.

Бьётся Тёркин,
В драке зоркий,
Утирает кровь и пот.
Изнемог, убился Тёркин,
Но и враг уже не тот.

Далеко не та заправка,
И побита морда вся,
Словно яблоко-полявка,
Что иначе есть нельзя.

Кровь - сосульками. Однако
В самый жар вступает драка.

Немец горд.
И Тёркин горд.
- Раз ты пёс, так я - собака,
Раз ты чёрт,
Так сам я - чёрт!

Ты не знал мою натуру,
А натура - первый сорт.
В клочья шкуру -
Тёркин чуру
Не попросит. Вот где чёрт!

Кто одной боится смерти -
Кто плевал на сто смертей.
Пусть ты чёрт. Да наши черти
Всех чертей
В сто раз чертей.

Бей, не милуй. Зубы стисну,
А убьёшь, так и потом
На тебе, как клещ, повисну,
Мёртвый буду на живом.

Отоспись на мне, будь ласков,
Да свали меня вперёд.

Ах, ты вон как! Драться каской?
Ну не подлый ли народ!

Хорошо же! -
И тогда-то,
Злость и боль забрав в кулак,
Незаряженной гранатой
Тёркин немца - с левой - шмяк!

Немец охнул и обмяк...

Тёркин ворот нараспашку,
Тёркин сел, глотает снег,
Смотрит грустно, дышит тяжко, -
Поработал человек.

Хорошо, друзья, приятно,
Сделав дело, ко двору -
В батальон идти обратно
Из разведки поутру.

По земле ступать советской,
Думать - мало ли о чём!
Автомат нести немецкий,
Между прочим, за плечом.

«Языка» - добычу ночи, -
Что идёт, куда не хочет,
На три шага впереди
Подгонять:
- Иди, иди...

Видеть, знать, что каждый встречный -
Поперечный - это свой.
Не знаком, а рад сердечно,
Что вернулся ты живой.

Доложить про всё по форме,
Сдать трофеи не спеша.
А потом тебя покормят, -
Будет мерою душа.

Старшина отпустит чарку,
Строгий глаз в неё кося.
А потом у печки жаркой
Ляг, поспи. Война не вся.

Фронт налево, фронт направо,
И в февральской вьюжной мгле
Страшный бой идёт, кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.

<< А.Т. Твардовский