Таллинн
Башни – стопка карандашей.
Шпили – кисти для акварелей.
Таллинн прочно хранит в душе
Город эстов и старый Ревель.
На границе добра и зла
Из камней, чугуна и стали
Крепостная стена росла:
Колывань и эстонский Таллинн...
К сердцу города от стены,
Словно кровь в варикозной вене,
Вновь гостями чужой страны
Вышли русские вдоль по Vene*.
И, устроившись в кабаках,
Славят местное средневековье
Дамы с перстнями на руках
И мужчины из Подмосковья.
Захмелевший в дождях январь,
Выпив с ними вина с корицей,
Рядит в киноварь и янтарь
Зданий крыши из черепицы.
Пнув язык из своей души,
Как потомок степных каманчей,
Точит в школе карандаши
Бывший русский эстонский мальчик.
*Vene-название улицы в Таллинне, в переводе с эст. Русская
Стокгольм
Стоугольник Стокгольма.
Строгий, острый, скалистый.
И сыта, и довольна
Порционная группа туристов:
Шведский стол, сувениры,
Шопинг быстрый, привычный.
Гиды – что конвоиры,
Ненавязчивы и лаконичны.
Здесь дома-кирасиры
Держат строй вдоль канала.
Вскинув руку к России,
Карл зовёт на войну с пьедестала.
Солнце, словно комета,
Промелькнёт и погаснет.
Город образ аскета
Сохраняет в рождественский праздник.
Зимний вечер в Стокгольме:
Всем уютно и классно.
Угол на колокольне
Обживает «неправильный» Карлсон.
Городок
Городок не расстрелян, не взорван,
Не отмечен на карте пунктиром.
Он давно не в ладу с внешним миром.
Городок разворован.
На пространстве пятиэтажном
Ждёт сигнала телевещанья
Городок с исправительным стажем:
«Все на выход с вещами!».
Терпеливый, к побегу не склонный,
На вершине холма и на склоне,
Безоружный, потрёпанный, скромный
Городок в обороне.
Сотни лет никуда не съезжая,
Будет маяться вечно на грядках
Городок мой… и ждать урожая,
И ночами спать сладко.
