|
ИМЕНИНЫ
рассказ
<< Козырев М. Я.
Трудно теперь стало жить нашему брату-обывателю.
Службишка кой-какая, плату задерживают, а тут тебе и союз, и Друг детей,
и Авиахим, и фин-агент, и кооперация всякая, и текущий момент, и что ни
про что - такая нечистая сила. Скажем, в прежнее время был я деловод у
податного инспектора, и все свои обязанности знал. Ребенок родился -
зови инспектора крестить, именины у тебя - зови на именины. Ну, там
водочки купишь, коньячку, икорки, жена пирожков напечет. Гость является,
как гость, коньячку выпьет, от водки откажется:
- Крепкого, мол, не потребляю... Икоркой закусит, да тебе еще предложит:
- Что ж вы, Иван Никодимыч, икорки-то?..
Ну, для его удовольствия и сам съешь. Хорошо было! А уж про сокращения
штатов и вовсе не слыхивали - какое там сокращение, когда есть ты по
штатам один человек! А теперь нашего брата видимо-невидимо развелось, и
что ни месяц, то штату сокращение, а как к человеку подойти, и вовсе не
знаешь.
Приятели говорят: - Устроил бы именины да нашего заведующего
пригласил... тогда уж не сократит. Неловко! Я и подумал - а отчего бы не
так? Подхожу к нему, а он очень даже обрадовался: - Я, - говорит, - с
удовольствием... Я всегда рад...
Разговорились с ним: и то, и се. театров, мол, нету, итти некуда. Он и
говорит:
- Верно, что некуда. Как наш брат живет? Водку пьют, в картишки дуются,
сплетничают... Совсем некультурно...
Такое сказал, что я присел ажно: как же без картежного провождения? Как
же без того, чтоб не выпить? Да виду не показал: - Верно, - говорю, -
некультурность и все такое. В столицах, - говорю, - ответственные
работники и вожди, небось, друг другу по вечерам новые доклады читают...
Вот живут. - Еще б им не жить!
Прихожу я домой и говорю жене: - Рождение сына праздновать будем, я уж
гостей позвал. Закуска там -пустяки, главное, каждому речь сказать надо.
И сам за газеты - вычитываю, какую бы речь сказать. Приятелям тоже
сказал, и они согласились.
- Только водочки, - говорят, - на всякий случай купи. Уйдут, мы и одни
выпьем. Картишки тоже не забудь, приготовь... Я ничего, соглашаюсь. Не
до утра ж он будет сидеть?
Приготовился, как следует. Маркса на стенку, красной ленточкой обернул,
самовар поставил. Сидим все и ждем. Вот и он появляется, веселый такой,
не то, что на службе.
- Кого, - спрашивает, - чествуем? Я тут, конечно, встаю - и речь:
- Как, значит, товарищи, мы покончили в вековой борьбе со всеми
пережитками и все такое, то должны и быту внести обновление в смысле
праздников, и тем более именин. Мы, - говорю, - чествуем сегодня
рождение
гражданина... – Полчаса говорил. Я стою – говорю, и он стоит – слушает.
Хозяйка на стол собирает, самоварчик вносит, закуски. Я свою речь
кончаю, а он:
-Спасибо, - говорит – за сознательность...
И прямо к с к столу. Хозяйка, понятно, волнуется, угощает: ветчинки там,
колбаски, а он вилкой тычет и все чего-то по сторонам посматривает. И
другие тоже за ним - вилками тычут, ничего не едят. И все молчат,
боятся, как бы некультурный разговор не завести. Тут он опять выручает.
-Тяжело, - говорит, - теперь с детьми. Родить тяжело, а воспитать ещё
тяжелее...
Хозяйка моя при таких словах встает - и речь:
- Верно, - говорит – что как наследие старого режима осталась трудность
рождения граждан и будущих работников республики, но, конечно,
пролетариат изживает все болезни и трудности роста, и наша
промышленность перейдет довоенную норму...
Я ее тихонько за юбку тяну, шепчу: - Ты все речи перепутала, насчет
промышленности я должен говорить. А она себе поет-разливается – все
спутала:
- Мы, - говорит, - не социал-предатели какие, чтобы останавливаться на
полдороге...
Я затих – слушаю. И гость наш молчит – слушает. Только словно бы
ненормально глаза раскрыл, как на сумасшедшую смотрит. А виду не подает
– культурный человек.
Кончила она, он в ответ: - Это, - говорит, - похвально. Дети – цветы
будущего.
Тут мой приятель встает и в свой черед про детей. Хорошо говорил,
спасибо, ничего не напутал. А гость сидит и глазом не моргнет. За стакан
взялся, а чай уже холодный. Я хозяйке мигаю на самовар, и самоварчик
остыл. Делать нечего, встаем из-за стола, рассаживаемся в другой
комнате. Он сидит, и мы сидим. Он молчит, и мы молчим. Речи все сказаны
и говорить больше не о чем. Не сплетни же в самом деле разводить.
Посидели так, посидели, он, гляжу, зевнул. Я тоже из приличия зевнул. И
приятели за нами зевнули. И все бы хорошо обошлось, кабы нечистый одного
за язык не потянул:
- В картишки бы, - говорит, - не мешало…
Я его ногой толкаю – молчи! Заведующий мой ажно на стуле заерзал.
- Ну, - думаю, - быть беде! И вперед заспешил:
- Как же, - говорю, - можно, товарищи, - карты. Карты – одна отсталость,
которая…
Долго я так говорил про культуру, про быт. Гость мой от удовольствия
даже глаза закрыл.
Так был доволен, что уж и сидеть больше не мог.
- Мне, - говорит, - доклад надо составлять. Я пойду… Спасибо за хорошую
компанию… Он уходит, мы его, честь честью, проводили, а сами сейчас и
водочку на стол, и картишки, и банчок сооружили. Сидим, веселимся, про
то, про се разговариваем.
Вдруг кто-то в дверь: стук! стук! Открываем, а там наш заведующий
собственной своей персоной.
- Здравствуйте, - говорит, - еще раз. Я у вас калоши забыл.
Гляжу, и водка на столе, и карты. Попались! Пропала моя головушка!
Завтра же сократят. Влип! Задрожал я и все слова перепутал:
- Водочка, - говорю, - у нас - тово... Пили, - говорю, - тово... Может,
и вам, говорю, тово...
От страху, конечно. Чувствую, что не то, а говорю. Сказал и сомлел. И
приятели сомлели. Что будет?
А он подходит к столу и, слова не говоря, наливает стакан и полный
стаканчик - в рот,
- За ваше здоровье, - говорит. Видали?
- В картишки? - спрашивает, -очень люблю. Место у нас глухое...
До утра резался. Веселый ушел, довольный.
- Понятно, - говорит, - отсталость, да ведь как мы живем? Театров нет,
пойти некуда...
Два месяца прошло, три сокращения было, - а я держусь. Потому, как
подойти к начальству - знаю.
Козырев, М.Я. Именины :
[рассказ]; «Называют меня некрасивою…»; Недотрога : [стихотвоения]
// ДОМовой (Тверь). – 2000. - № 4. – С. 10-11 : фот.
НАЗЫВАЮТ
МЕНЯ НЕКРАСИВОЮ...
Называют меня некрасивою -
Так зачем же он ходит за мной?
И в осеннюю пору дождливую
Провожает с работы домой.
А вчера, расставался вечером,
Уходить не хотел ни за что,
Чтобы я не озябла, на плечи мне
Осторожно набросил пальто.
Оттого я такая счастливая.
Улыбаюсь я всем и всему –
Если скажут, что я некрасивая,
Не поверю я, нет, никому.
НЕДОТРОГА
Что грустишь, дорогая,
Вниз ресницы склоня?
Ты как будто другая
И не любишь меня.
Что в глаза мне не взглянешь.
Не поднимешь бровей.
Ты не знаешь, как, милая, ранишь
Сердце мне грустью своей.
Все мне, родная, открой,
Что с тобою, друг мой?
Если в сердце тревога,
Ты со мной поделись.
Дай мне руку, моя недотрога,
Милая, мне улыбнись.
ДОМовой (Тверь). – 2000. - № 4. – С. 10-11.
Михаил Козырев
ГАЗОВАЯ
КОСЫНКА
Ты, смотри, никому не рассказывай,
Что душа вся тобою полна,
Что тебя я в косыночке газовой
Ожидаю порой у окна.
Что тоскую, люблю тебя пламенно
И, тоскуя, ревную тебя.
Ты молчи – всё скрывай, словно каменный,
Словно в сердце твоем не одна.
Никому не скажи, что я нежная,
Что люблю, что навеки твоя.
Что любовь в моем сердце безбрежная
И что век не забуду тебя.
Если любишь, молю, не рассказывай –
Об одном только помни всегда:
Про любовь никому не рассказывай.
Никому.
Ни за что.
Никогда.
Беседка: Поэты Лихославля.
– Тверь, 1999. – С. 15.
|
