|
Иннокентий
Федорович Анненский
(20 августа (1 сентября)1855 г. – 30 ноября (13 декабря) 1909 г.)
Среди
литераторов конца XIX — начала XX веков трудно найти подлинного поэта,
чей взгляд не был бы обращен в глубину России, на ее «таинственные
темные селенья», старинные дворянские гнезда, непроходимые леса,
широкие поля, луга и реки. К таким личностям относится и Иннокентий
Федорович Анненский.
Его имя хорошо известно истинным любителям поэзии «серебряного века».
Его лирика оказала огромное влияние на творчество многих известных
поэтов — А. Блока, В. Маяковского, О. Мандельштама, Н. Гумилева и
других. Своим учителем считала его Анна Ахматова. «Я веду свое начало,
— говорила она, — от стихов Анненского».
Родился Иннокентий Анненский в г. Омске в 1855 году в большой и,
по-видимому, спаянной семье Ф. Н. Анненского, в ту пору советника и
начальника отделения Главного управления Западной Сибири. Мать, по
преданию, происходила из рода Ганнибалов, предков А. С. Пушкина.
Пятилетним ребенком Иннокентий перенес тяжелый недуг (болезнь сердца),
наложивший отпечаток на всю его жизнь.
В 1860 году семья Анненских переезжает в Санкт-Петербург. Здесь И.
Анненский оканчивает гимназию и поступает в Петербургский университет
на отделение словесности историко-филологического факультета
(1875-1879).
Многим, возможно, известны эти его основные жизненные вехи, но мало
кому известно, что важной частью его жизни было имение Сливицкое
Бельского уезда. Оно находилось в Будинской волости и располагалось в
пяти километрах от уездного города Белый. В «Списке населенных пунктов
Бельского уезда за 1902 год» находим сведения, что в Сливицком
(Анненском) в то время было 8 дворов и проживало 44 человека. Деревня
прекратила свое существование где-то в семидесятые годы XX века. Во
всяком случае, на «Схеме развития радиотрансляционной сети Бельского
района 1966—1970 гг.» она еще указана.
Впервые И. Ф. Анненский приехал в Сливицкое летом 1877 года. Как это
часто бывало в ту пору, студента-филолога, только что перешедшего на
третий курс, пригласили репетитором к двум подросткам — Платону и
Эммануилу. Здесь будущий поэт и познакомился с их матерью Надеждой
Валентиновной Хмара-Барщевской (в девичестве Сливицкой, 1841—1916 гг.).
Надежда или Дина, как звали ее домашние и знакомые, была вдовой и
старше Анненского на четырнадцать лет. Разница в возрасте не помешала
ему горячо влюбиться. Свадьбу отложили на два года — до окончания
Анненским университета: солидная тридцатишестилетняя вдова не считала
возможным выйти замуж за студента. Эти два года ничего не изменили в
чувстве Анненского.
Венчание состоялось 28 сентября 1879 года в церкви св. Никанора «при
Доме призрения бедных» в Петербурге. Как сообщает «метрическая книга»
этой церкви, «поручителями по женихе» (по-нашему свиде-телями) были
«надворный советник Андрей Никитин Ткачев и надворный советник Николай
Федоров Анненский», а «по невесте» — «статский советник Иван Павлов
Минаев и студент С.-Петербургского университета Анатолий Павлов
Вигилянский». Все это были родные или знакомые Анненского (Минаев —
известный лингвист, профессор университета, а Вигилянский — начинающий
поэт, учившийся на юридическом факультете); у жены Анненского,
проведшей до этого большую часть жизни в своем имении в Бельском уезде
Смоленской губернии, в столице, видимо, не было ни друзей, ни знакомых.
Незадолго до свадьбы И. Анненский с несколько инфатильным восхищением
писал своей сестре Л. Ф. Деникер: «Моя Дина очень хороша
собою: она — блондинка, волосы у нее светло-пепельные с зеленоватым
отливом; она светская женщина, т. е. обладает всем тем привлекательным
изяществом, которое, не знаю как для кого, а для меня обаятельно. Ее
ясный ум часто указывает мне, где истина, в том случае, когда мой,
ухищряясь, ходит кругом да около. Характер у нее твердый, темперамент
нервный без всякого нервничанья, воля сильная, несколько излишне
деспотичная и покоряющая. Любит она меня очень сильно и ревнует не
меньше. Я ее очень люблю и стараюсь думать, что нисколько не боюсь».
Можно предположить, что твердая воля и деспотический характер жены
начали проявляться довольно скоро, и, вероятно, Анненскому стоило
немалых усилий сохранить хотя бы известную долю независимости. Брак был
внешне благополучен. Позднее начал сказываться и бросаться в глаза
возрастной контраст. Жена внесла в быт семьи отдельные черты,
говорившие о претензиях на аристократизм, который самому Анненскому был
совершенно чужд.
Из воспоминаний О. С. Бегичевой, дочери родственницы поэта Н. П.
Бегичевой: «Тяжелая домашняя жизнь была у Ин. Анненского.
Его жена не понимала его творчества. В прошлом красивая женщина, в годы
1906—1909 уже старуха. Она мучительно цеплялась за Анненского, видя в
нем, главным образом, источник материального благополучия. Жила она
выше тех средств, которые были».
После поездки с мужем во Францию (видимо, в 1901 году) Дина
Валентиновна упрекала его, что на пребывание в Париже, связанное с его
занятиями над текстами Еврипида, ушла большая часть денег, вырученных
от заклада ее имения в банке.
В письмах же Анненского к близким не встретишь ни малейшего намека на
какую-либо неудовлетворенность семейной жизнью или домашней
обстановкой, но в то же время поэт часто поверяет мрачные, во всяком
случае, невеселые душевные переживания, иногда — чувство одиночества.
Супруги Анненские прожили вместе, чуждые друг другу, всю жизнь.
В 1880 году у них родился сын Валентин, будущий поэт, писавший под
псевдонимом «В. Кривич». После смерти И. Анненского весь его архив
оставался в руках сына. Тем самым он сохранял за собой положение
единоличного публикатора и редактора произведений отца. Собственная его
судьба, литературная и житейская, сложилась неудачно. Как поэт он мало
чего достиг, и после небольшой книжки стихов («Цветотравы», 1912)
изредка выступал в журналах и сборниках с отдельными стихотворениями.
До Октябрьской революции он служил на скромных должностях в
министерстве путей сообщения, в управлении сберегательных касс, а
потом, в 1920—30-х годах, работал в редакциях ведомственных газет.
Жилось ему с семьей (женой и дочерью) трудно.
Но вернемся к Иннокентию Анненскому. После женитьбы он ежегодно в
течение десяти лет на лето стал приезжать в родовое имение своей жены.
Это нашло отражение в творчестве поэта, в его стихах появляется
описание сельской природы. Эти зарисовки напоминают страницы
средневекового месяцеслова и даже имеют названия — «Май», «Июль»,
«Август».
А вот стихотворение «Старая усадьба»:
Сердце дома. Сердце радо.
А чему?
Тени дома? Тени сада?
Не пойму.
Сад старинный, все осины —
тощи, страх!
Дом — руины... Тины, тины что
в прудах...
Что утрат-то!... Брат
на брата... Что обид!
Прах и гнилость...
Накренилось... А стоит...
Чье жилище? Пепелище?
Угол чей?
Мертвой нищей логовище
без печей...
Ну как встанет, ну как
взглянет из окна:
«Взять не можешь,
а тревожишь, старина».
В. И. Кривич, комментируя это стихотворение, писал: «Узко
усадьба» — почти не была темою отца: глаза поэта «во глубину весим»
смотрели глубже и шире. Кажется, только раз он взял в качестве темы,
это — «Старая усадьба». Навеяны эти стиxu одной из типичнейших забытых
усадеб, расположенной на Бельско-Ржевском большаке, сравнительно
недалеко от г. Белого, сельцом Подвойским, которое, если не ошибаюсь,
принадлежало когда роду Боратынских. Именно этот печальный угол имел в
виду отец, когда писал свою «Старую усадьбу». Вероятно, тени
живших когда-то в этой усадьбе людей и тревожили воображение И. Ф.
Анненского.
У поэта есть еще одно стихотворение, посвященное усадьбе, точнее —
усадебному дому:
Сквозь листву просвет оконный
Синью жуткою залит,
И тихонько ветер сонный
Волоса мне шевелит...
Не доделан новый кокон,
Точно трудные стихи:
Ни дверей, ни даже окон
Нет у пасынка стихий.
Но зато по клетям сруба,
Темной зелени садов
Сапожищи жизни грубо
Не оставили следов.
И жилец докучным шумом
Мшистых стен не осквернил:
Хорошо здесь тихим думам
Литься в капельки чернил.
«Под новой крышей».
В. И. Кривич, поясняя эти строки, писал: «Одним летом, когда
у нас в деревне строили новый дом, отец прилюбил уходить во время
перерыва работы заниматься туда и устраивался с каким-нибудь маленьким
столиком в одной из недостроенных комнат. Про эти занятия, между
прочим, говорится в стихотворении «Под новой крышей». Оно
свидетельствует о том, какое важное значение для творчества поэта имела
эта сельская дворянская усадьба, где к нему приходит подлинное
вдохновение и его «тихие думы» навечно застывают «в капельке чернил».
О строительстве нового дома И. Анненский упоминает в своем письме к
Анне Владимировне Бородиной, жене выдающегося ученого, инженера-путейца
А. П. Бородина: «Жена в настоящую минуту, вероятно, у себя в
Сливицком... Из Сливицкого она поедет в Каменец (Белъский уезд
Смоленской губернии)... Потом, вероятно, она опять вернется в
Сливицкое, где строит дом (Смоленской губернии город Белый)».
И. Ф. Анненский, находясь на Бельской земле, стремился максимально
приблизиться к сельской жизни. Это отмечает и его сын В. Кривич: «Отец,
бывая в деревне, может по инерции, но все же в известной мере отдавался
течению ее жизни: не прочь был и проехаться верхом, и сходить
выкупаться, и побывать у какого-нибудь соседа-родственника»...
Именно здесь, в Бельском имении, поэт находит особый язык с местными
жителями, и они прекрасно понимают его глубокую, творческую,
интеллектуальную натуру. Так, В. И. Кривич рассказывал: «Вспомнился мне
сейчас дорожный разговор с одним старым крестьянином — извечным нашим
ямщиком, — нас и к нам постоянно возившим с далекой станции «на долгих».
Старик был особенно не в духе и, не стесняясь, обсуждал, осуждая, и
даже ругал всех подряд, и нас, и не нас — в каждом он видел что-нибудь
неодобрительное, каждый чем-нибудь ему досадил — и вдруг совершенно
неожиданно буркнул:
- Вот папаша Ваш, Окентий Федорович... вот ничего не скажу: хороший
человек.
- Чем же уж он так хорош? — заинтересовался я.
- Хорош — и все тут, и ничего не скажу.
- Ну а все-таки?
- Раз сказать — вумен. Вопче — обходителен. Ни тебе слова грубого, ни
там что... Все тебе как по пальцам разложит — что к чему.
- Ну что ж, — провоцировал я старика, — ведь он зато по всем книжкам
учен, а только вашей жизни не знает.
- Не знает? Он все знает. Он тебе кого хошь научит.
Такое глубокое проникновение поэта в особенности сельской жизни находит
отражение в целом ряде его стихотворений. Еще одной важной темой его
поэтического искусства становится сельская дорога: «Опять в дороге», «В
дороге» и др.
Среди женщин, окружавших Анненского, была одна, о которой его
вспоминает, что к творчеству поэта она относилась с «благоговейным
вниманием». Она переписывала рукописи его стихов и переводов. Это была
Ольга Петровна Хмара-Борщевская, жена старшего из пасынков Анненского
Платона Петровича, жившего в Чтении Каменец Бельского уезда Смоленской
губернии. Она часто и подолгу гостила в Царском Селе. Поэт посвятил ей
стихотворение Стансы ночи» («Меж теней погасли солнца пятна»),
говорящее о глубоком чувстве, но содержащее две строки, как будто
нарочно Подчеркивающие, что это — не признание в любви:
Я не знаю, кем, но ты любима,
Я не знаю, чья ты, но мечта...
И начало последней строфы:
Эту ночь я помню в давней
грезе.
Но не я томился и желал.
Добрые отношения этих двух людей не привлекали чьего-либо внимания, и
характер их отношений мог бы остаться и вовсе неизвестным, если бы
Ольга Петровна сама не рассказала о них в написанном много времени
спустя (20 февраля 1917 года) письме В. В. Розанову, которое было
обнаружено совсем недавно. Это трагический человеческий документ,
скорбная исповедь:
«Вы спрашиваете, любила ли я Ин. Фед.? Господи!
Конечно, любила, люблю... И любовь моя «сильнее смерти»... Была ли я
его «женой»? Увы, нет! Видите, я искренне говорю «увы», п. ч. не
горжусь этим ни мгновения: той связи, которой покровительствует
«Змея—Ангел», между нами не было. И не потому, чтобы я греха боялась,
или не решилась, или не хотела, или баюкала себя лживыми уверениями,
что «можно любить двумя половинами сердца», — нет, тысячу раз нет!
Поймите, родной, он этого не хотел, хотя, может быть, настоящее любил
только одну меня... Но он не мог переступить... его убивала мысль: «Что
же я? Прежде отнял мать (у пасынка), а потом возьму его жену? Куда же я
от своей совести спрячусь?» Он связи плотской не допустил... Но мы
«повенчали наши души», и это знали только мы двое... а теперь знаете
Вы».
И больше ничего о последней и «потаенной» любви поэта неизвестно.
Воспоминания об Анненском, записанные О. П. Хмара-Барщевской, и его
письма к ней не разысканы. И. Ф. Анненский прожил жизнь, исполненную
внутреннего напряжения — и в творческом, и в общественном, и в
лично-семейном смысле. Главным же содержанием этой жизни и, возможно,
главным источником радости был огромный созидательный труд мысли —
поэтической, критической, научной. Плодом этого труда и явилось все
наследие, оставленное писателем.
А знакомство поэта с глубинной Россией, с Бельским краем в частности,
придало его творчеству особо ценные и неповторимые черты. И не случайно
его сын В. Кривич писал: «Сложная и многогранная душа Иннокентия
Анненского все же была именно русской душой, всеми тончайшими нитями
своими связанная со своей Родиной, которую он любил верной, твердой и
скорбной любовью».
Т.А.
Чистякова,
Директор межпоселенческой центральной библиотеки Бельского р-на
Библиография:
Чистякова
Т.А. Поэт Иннокентий Анненский и Бельский край // Я не устану летопись
листать.- Белый, 2007.- С.45-52.
|
